— Катя!!! — позвала я, осматриваясь по сторонам.

— Шпатра хоронит своих героев с чештью! — послышался писк под кроватью, а я увидела, как целая делегация хомяков несет обмякшее тело Кати. А другая делегация, пытается вырывать в плитах нору. Были бы это другие хомяки, я бы усомнилась, но это были спартанцы. Они упорные… Даже в граните прогрызут дырку. Что?!! Откуда здесь дыра?

— Шегодня мы хороним великого героя Шпарты! — произнес Леонид, сидя на спинке кровати. “Герой Спарты” еще не знала, что она герой, поэтому что-то ворчала во сне. — Мы шначала ее похороним, а потом сожжем!

— Она еще живая!!! — заорала я, пытаясь отбить Катю у хомяков, которые настроены решительно.

— Мы ее похороним, и она штанет нашей богиней! — верещали хомяки, пока я пыталась отбить Катю от пантеона. Катя морщилась, ее волосы стелились по полу, но хомяки не сдавались!

— Танатос! — пропищала я, в надежде, что любимый придет. Но он молчал. Что-то не то!

— Катя!!! Катя!!! — трясла я подругу, осматриваясь по сторонам. — Вставай!!!

— Эм…, - Катя открыла глаза, глядя на меня мутным взглядом. — Что такое? Который час?

Она ползла в сторону кровати, а потом распласталась на ней морской звездой.

— Как мне плохо, — простонала она, морщась. — Башка раскалывается… Что вчера было?

— Ты поцеловала Гадеса, — сообщила я, понимая, что лучше сразу. И эффект больше.

— Что?!!! — заорала Катя так, что где-то навострил уши Кронос. — Я?!! Гадеса?!! Та ты че, Сень! С ума сошла? Да никогда! Тьфу! Бе!

— Да, ты поцеловала Гадеса, а потом звала его всю ночь, — не щадила я подругу, которая смотрела на меня глазами-плошками. — Так жалобно. Гаде-е-ес!

— Ну прекрати! — отмахнулась Катя, поднимая брови. — Не может быть…

— Вставай! Что-то не то! Я не могу докричаться до Танатоса! — взмолилась я, подбегая к двери. Открыв ее я застыла, крепко держась за дверной косяк. Пола не было… И стен тоже… Зато открывался прекрасный вид на поля асфоделей. Мрамор под ногой крошился, а я сделала шаг назад.

— Ничего себе! — выдохнула Катя. — Это тоже я вчера? Только не говори мне, что это тоже я!

Я летел, предчувствуя беду. Глупая шутка обернулась не так, как я предполагал. В воздухе висела истерика, которую чувствовал даже я. Она вызревала, а Гадес прекрасно знал, что меня не обмануть маской мнимого самообладания. Я столько раз ее видел, что знаю наизусть.

По стене дворца пошла трещина, а из нее посыпались обломки. Я накрыл защитным пологом комнату девочек, а сам дернулся в сторону покоев Гадеса. Стены рушились, где-то истошно орали души, а я отбрасывал летящие осколки мрамора.

— По какому поводу истерика? — спросил я, глядя на растрепанного Гадеса, который одним движением руки превратил колонну в пыль. — Гадес!

— Нет, — послышался сдавленный голос, а стена провалилась наружу, обрушившись прямо на фонтан. — НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!

— Я тоже почувствовал это, — произнес я, немного удивляясь. — Но я считаю, что это — не повод!

Гадес крошил в руках мраморные осколки, а по полу пробежала сеть трещин.

— А что повод? — яростно заорал он, разметав половину тронного зала. — Что по-твоему повод? Я думал… Я тысячи лет думал… Представлял ее… Богиня, полубогиня, четвертьбогиня… А-а-а-арррр!

Колонны осыпались, а Гадес смотрел на меня страшными глазами.

— За что? — заорал он, глядя на меня. — За что? Чем я так провинился?

— Ты думаешь о том, что скажут олимпийцы? — усмехнулся я, вспоминая последний раз, когда приходилось восстанавливать дворец. — Переживаешь, что они подумают?

— Да мне плевать на них! — прорычал Гадес, а вопли душ ворвались в мое сознание, умоляя спасти их. — Мне плевать! Я видел миллионы душ! Почему?

— Поздравляю, — усмехнулся я, делая глубокий вдох. — Так! Не в эту сторону! Там наши девочки спят!

— Девочки… Наши… — передразнил Гадес, круша все, что видит. — Наши… Нет! Я требую…

— И чего ты требуешь? — спросил я, заслоняя собой и крыльями единственную комнату, которая должна уцелеть.

— Я требую, чтобы все оставили меня в покое! — заорал Гадес.

— Тогда оставь в покое дворец! — стальным голосом произнес я. — Я кому сказал!

— Как же ты не понимаешь! — закинул голову Гадес, глядя в сумрачное небо Аиды, которое виднелось в прореху потолка. — Как же ты не понимаешь!

— Я? Не понимаю? — усмехнулся я, видя, как он падает на колени, закрывая лицо руками. — О, я тебя прекрасно понимаю. Более того, я сам недавно через это прошел!

— Только не говори мне, что Богиня Жизни — это худшее, что могла послать тебе судьба! — огрызнулся Гадес, а я уже знал, что истерика пошла на убыль. — Сравнил! Богиня Жизни и какая-то смертная гетера! Дочь Зевса и какая-то Катя!

Я закатил глаза, понимая, что тут нечего возразить.

— Ты ведь можешь сделать ее богиней, — заметил я, глядя в глаза Гадеса, который сидел в центре разрушенного зала, пока дальняя стена с грохотом проседала вниз, обрушиваясь прямо на поля асфоделей. — Как Мегеру. Все в твоих руках, Гадес.

— О, нет! — странным голосом произнес Гадес, покачав головой. — Второй раз я так не обожгусь. Никаких смертных! Хватит с меня! Лживые, подлые душонки, продажные шкуры, алчные и загребущие! Сборище пороков и всякой дряни, которые в них напичкал Зевс! О, я знаю, почему Зевс создал смертных. Чтобы олимпийцы на их фоне казались совершенными!

— Все они дети Зевса. Так что Катя ничем не отличается от Персика, — отчеканил я, пытаясь донести простую мысль.

— Если бы я знал, что половинкой моей души окажется простая смертная, из другого мира, которая в меня не верит, я бы…, - прорычал Гадес, а я подошел к нему, положив руку на плечо.

— А ты заставь в себя поверить, — вздохнул я, глядя на то, как Гадес сжимает кулаки. — Помни, друг мой. Половинки души не всегда остаются вместе. Они могут быть половинками, но при этом всю жизнь любить других, жить с другими и думать, что именно тот, другой и есть его счастье…

Я оставил Гадеса думать над своим поведением. Девочки, наверное, уже проснулись. Нужно проверить как они там.

— Танатос!! — я чуть ли не запрыгнула на шею любимому, когда он появился в моей комнате. Я старалась поцеловать его в каждую клеточку до которой могла дотянуться, — Я так испугалась! Ты цел? Что произошло?

— Все хорошо, мы немного поговорили. — уклончиво заметил Танатос и чмокнул меня в нос. Видимых ран на нем не было, что уже обнадеживало, — Катриона, как себя чувствуешь?

Катя мучительно скривилась, а Бог Смерти материализовал бокал с какой-то светлой жидкостью, похожую на ряженку и протянул Катюхе. Та поморщилась, но бокал взяла.

— Он тебя не обидел? — допытывалась я у своего Бога, он округлил глаза, а Катька подавилась, — Он тебе точно ничего не сделал?

— Сень, я бы больше за Гадеса беспокоилась, — проговорила Катюха, протягивая Танатосу бокал обратно. Подруга выглядела намного лучше. — Твой Танатос, первородный титан между прочим. Ты дед Гадика, пральна?

Я остолбенела и переводила удивленный взгляд с одного на другую. То есть как это? Но дед Гадеса был Танат… Танат… Танатос…. Погодите-ка…

— Да, Сень, до тебя всегда медленно все доходит, — усмехнулась Катюха, глядя на стадо хомяков, провозгласивших Катю народной Спартанской героиней. — Зато ты быстро все понимаешь. Поздравляю, подруга! С добрым утром! Разреши тебе представить твоего мужа. Танат, он же Танатос, он же Кратос, он же Фанатос, брат-близнец Бога Гипноса, младший брат мойр и кер. Самый сильный из первородных титанов, которому предназначено устроить закат богов. Титан с железным сердцем и железными крыльями, с заточенными, как лезвия перьями.

Договорив Катюха прокашлялась и победоносно посмотрела на нас, осторожно пробуя на вкус ряженку. Я была в полном шоке, Танатос же сверлил Катю ненавидящим взглядом.