Почему, когда речь заходит за кружку, мой голос приобретает угрожающие жизни и здоровью оттенки.

— Как на счет маленького украшения, — мило улыбнулся я, собираясь перенести ее в святая-святых.

У нас с кладбища не принято ничего приносить! — мрачно буркнула Катриона, усложняя мне задачу.

— Ну тогда сама выберешь! Поверь, есть из чего выбирать! — улыбнулся я, увлекая ее за собой в свою сокровищницу. Я прямо вижу ее горящие глаза, алчные ручонки, которые сгребают все, что видят, тихо сопение и жалобное: “Мне идет?”. Все смертные одинаковы, так что путь к сердцу смертной, лежит через шейку, ушки, запястья и “на тебе, милая, если утащишь”!. Люблю водить женщин в сокровищницу. Это выгоднее, чем мужчин. Во-первых, у женщин руки слабее, они много не унесут!

А во-вторых… А, впрочем, неважно… Мы переместились в мою сокровищницу, и смертная застыла в немом восхищении! А я знал! Я знал!

— Ты откуда столько наворовал? — опешила смертная, явно не понимая что несет. Шок наверное. — У твоей страны госдолг такой, что сдохнуть можно! А ты тут себе сокровища складируешь!

— А причем тут страна? — оскорбился я, не понимая причину злости жрицы от слова совсем, — Я — не только Повелитель Аиды, но и бог драгоценных камней! А это дары мне, от смертных, что мне поклоняются!

Смертная громко вздохнула и отправилась на поиски.

— Недолюбливают тебя греки, Гадес! — съехидничала смертная, рассматривая золотую амфору, крутя ее в руках и осматривая с каждой стороны, — Проба где? Пробы нет! А значит это что? Пральна! Подделка под драгоценный металл!

— Что? — взревел я, подлетая к жрице и выдирая у нее из рук амфору. Да нет же! Золото! Фу-фу-фух! Я перевел гневный взгляд на смертную, любовно прижимая сосуд к груди. Тише, амфора, тише! Это она не про тебя! — Катриона! Что ты болтаешь! Здесь все — чистое золото!

— Ты знаешь что такое проба, Гадес? Это отметка, подпись мастера, что он гарантирует, что его работа действительно драгоценная, — объясняла мне смертная какую-то белиберду, — Ну как горшки подписывают. Это тоже самое, только на украшении. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. Золото оно везде золото. Какая разница кто и когда его сделал?

— Катриона, а тебе не все равно? — проговорил я, доставая из сундука красивейший гарнитур из альмандинов и протягивая его смертной. Когда у женщины открывается от удивления рот, она обычно замолкает. — Кто сделал эту красоту? Зачем тебе эта… Как ее… Проба?

— Друзья приходят и уходят, Гадес, — пробормотала смертная, примеряя на себя ожерелье и рассматривая свое отражение в золотом подносе. На царицах оно обычно смотрелось лучше. Ну да ладно! Геката его давно себе присматривала, так что пусть позлится. — А ломбард работает всегда.

— Что работает? — не понял я, а смертная отмахнулась, уже добавляя к гарнитуру сережки. — Катриона…

— Гадес, не бери в голову, — пробурчала смертная надея браслет на свою ручку, — Ну, вроде неплохо. Пусть без пробы, но пойдет. Спасибо, Гадес! Не ожидала от тебя такой щедрости. Я так понимаю, что даже после смерти деньги и золото решают все. Души, которые не смогли заплатить Харону, вечно тонут в черных водах. А у них действительно не могло оказаться денег. Смерть могла застать их врасплох! Их останки могли быть погребены в глубоком море, в высоких горах, в пепле пожара. И у них банально не осталось родных и близких, чтобы сунуть им два пятака. Поэтому я возьму гарнитур. Мало ли…

Смертная позвала меня к себе, прося нагнуться к ней, и звонко чмокнула в щеку. Эээээ…. Осознание того, что меня только что поцеловала какая-то смертная приходило медленно.

— Это что такое? — начал звереть я, гневно смотря на смертную, — Что ты себе..

— Это благодарность, Гадес, — пожала плечами Катриона и направилась к выходу из сокровищницы. — Обычная благодарность. Не бери в голову. Больше так не буду. Я же не думала, что ты будешь орать на всю Аиду о своей личной жизни. Я не знаю, какому богу молиться, что мы однажды не проснулись в одной постели, и вся Аида не была об этом в курсе.

Богу терпения! Молиться нужно богу терпения! Только учти, алтарь занят мной!

Смертная уже скрылась в поворотах коридора, а я так и остался смотреть в стену в сокровищнице. Она позволила себе прикоснуться ко мне! К Богу! Да еще и поцеловать! Я такое Гекате не всегда разрешаю, а тут смертная! Пусть она и жрица богини жизни, но так себя вести со мной я не позволю! “Гадес, успокойся! — рявкнул на меня Танатос, — У них так принято в их мире. Хочешь, чтобы она уважала твои традиции и привычки — расскажи о них. Только помни, что и ты должен будешь уважать ее!”. Ну, конечно! Опять Гадес плохой, опять Гадес что-то не так сделал!

Я в гневе очутился возле комнаты Персика. Сейчас мы поговорим!

— Персик, — позвал я, входя и видя, как она спит на коленях у Танатоса, — Я настоятельно прошу тебя поговорить с твоей жрицей. Объясни ей, что она — смертная. А смертные — не ровня богам. Это же просто. Нет, я понимаю, что боги иногда влюбляются в смертных, благоволят им, делают дары и помогают, но это ничего не значит. Еще ни один смертный не стал равен богу!

— Да, да, мы все поняли, — послышался голос Танатоса. — Только вот еще ни один олимпиец не был равен перворожденному титану. Олимпийцы — не ровня титанам. Это же просто. Поэтому постарайся относиться терпимей. Я все понимаю, что девушка — смертная. Не богиня, не полубогиня. Обычная смертная жрица, которая заботится о своей богине… Или ты…

Танатос посмотрел на меня странным взглядом.

— Или ты приревновал? Позавидовал? Увидел, как заботятся и любят моего Персика? — взгляд Танатоса не предвещал путей к отступлению.

— Да-да! Всю жизнь мечтал, чтобы за мной ходили со стеклянным сосудом, в котором лежат склизкие, зеленые, мерзкие на вид… я так и не понял, что это! — скривился я, вспоминая какие-то налипшие на стенки, Посейдон ее знает, водоросли. — Мне вообще казалось, что это — аквариум! Жрица носит за богиней ее любимый аквариум! А в нем мелкие, зеленые, пупырышные рыбки… Я вообще не знаю, мне кажется их мир страшнее Аиды. Что вот-вот сюда… как она сказала? Туристический… Вот! Туристические маршрут проложат. Будут отдыхать в Аиде от своего мира, где пакеты плавают и рыбы в аквариуме зеленые!

— Это — огурцы! Маринованные! Соленые с уксусом! — пояснил Танатос, а я смотрел на него с умилением. Какой молодец! Теперь мы знаем, что в том мире в реках плавают пакеты и огурцы! — Ты ничего не знаешь об их мире. Тебе даже в голову не пришло, что Катриона — это не жрица Персика. И нет в их отношениях богинь и смертных. Это называется дружба.

Я театрально закатил глаза. Какая дружба может быть между смертной и богиней? Я даже знаю какая! Богиня дарит милость и дары, а смертная все принимает! Мы нужны смертным, чтобы давать им милость свою. Им больше от нас ничего не надо. Если где-то слышится крик: “Аааа! Я — самый счастливый из смертных!”, это наверняка кто-то из олимпийцев обратил внимание на какого-нибудь смертного.

— Ни дружбы, ни истинной любви не бывает между смертными и богами. Это говорю я, Гадес. Тот, кто устраивает души смертных… как ты там выразился? А! Друзей и любовников! В своем уютном Эллизиуме! — усмехнулся я, глядя на Танатоса. Он прекрасно знал, что я прав. Не было еще такого смертного, который хоть палец о палец ударил ради бога! Вечно им что-то надо от тебя. Вот поэтому умные боги предпочитают не связываться с жадными смертными.

— Где Катриона? — спросил Танатос, а Персик на его плече всхлипнула во сне. — Где Катя? А я тебе не подскажу. Иди, ищи ее. Потом поговорим.

Глава четырнадцатая

— Что значит “Где Катя?” — резко вскочила я на кровати, едва не улетев вниз, спасибо что поддержал Танатос, — Вы не смогли уследить за моей Катюхой? Вдвоем? Серьезно? Два мужика, которые контролируют Аиду потеряли бедную, несчастную Катю. А вдруг она напугана? Вдруг с ней что-то случилось? Мало ли! Она же не богиня!